Женская логика. Так не доставайся ты никому! Не доставайся же ты никому: Как бренды уничтожают «ненужную» одежду

Трагедия разыгралась 15 декабря прошлого года во время застолья в селе Крюк Новооскольского района Белгородской области. Мужчина сделал даме сердца предложение выйти за него замуж, но получил отказ. Отрицательный ответ взбесил подвыпившего мужчину, и он начал жестоко избивать несостоявшуюся невесту, а затем схватил нож и ударил её в грудь и в шею. От ран 27-летняя девушка погибла на месте. Убийце дали 10 лет тюрьмы.

Тюменская область, август-2016

https://static..jpg" alt="

В Пакистане 22-летний ухажёр Файаз Аслам, который сделал предложение 18-летней Сидре Шаукат и получил отказ, облил девушку бензином и поджёг. Со следами страшных ожогов её отвезли в больницу, но несчастная скончалась ещё по пути в госпиталь.

Афганистан, ноябрь-2012

Убитую в Новочеркасске 25-летнюю Ксению Попругину, дочь заместителя директора крупнейшего энергетического завода на юге России Николая Шелкова, нашли в её собственной квартире. На теле девушки эксперты насчитали 22 ножевых ранения, четыре из которых пришлись в живот. По горячим следам был задержан главный подозреваемый - 24-летний Александр Брусник. На допросе подозреваемый рассказал, что с детства хотел жениться на Ксении, однако девушка ему отказала. А вскоре и вовсе забеременела от другого.

Актюбинская область, март-2012

https://static..jpg" alt="

Фото @ Wikimedia Commons

Фото @ Wikimedia Commons

Само убийство произошло ещё в 2003 году, но расследовать его удалось только в 2010-м. Следствию всячески препятствовали родственники подозреваемых и убитой. Тем не менее полицейским удалось выяснить, что девушка стала жертвой ортодоксальных пакистанцев. Суд признал Ифтикара и Фарзану Ахмед виновными в убийстве своей 17-летней дочери Шафилии, которая отказалась выйти замуж за взрослого незнакомого человека. Супруги задушили девушку с помощью пластикового пакета на глазах у остальных детей в своём доме в графстве Чешир и вывезли тело за город.

… Света позвонила в милицию сама, среди ночи: "Приезжайте, я убила человека". Продиктовала адрес. Голос звонившей был настолько спокоен, что дежуривший на телефоне капитан почему-то ни на секунду не усомнился: она действительно дождется приезда опергруппы – не сбежит, не исчезнет. Когда бригада прибыла на место, названное Светой по телефону, на лестнице сидело юное длинноногое создание (почему-то именно эта деталь – длинные, идеальной формы скрещенные ноги – запомнилась и следователю, и медикам, и эксперту).

Дом был служебным – огромные коммунальные квартиры в нем занимали медики, работающие в одной из крупных клиник города. В квартире, названной Светой, дверь была полуоткрыта. Соседей дома не оказалось – лето, все разъехались кто куда. Только из комнаты, куда девушка отказалась заходить, лишь бессильно махнув рукой: "Там…", пробивалась полоска света.

На полу в неловкой позе лежал мужчина лет сорока. Белоснежная сорочка на его спине вздыбилась от крови.

Врач быстро прослушал пульс, кивнул бригаде: "Жив", и пострадавшего, уложив на носилки, увезли.

На допросах Света отказывалась говорить. Твердила только: "Судите меня за убийство". Илья долго не приходил в сознание, хотя врачи уже и сказали, что опасности для его жизни нет. Уяснить картину случившегося законники смогли не сразу. Впрочем, уяснили они ее в конце концов в самых общих чертах: покушение на убийство на почве ревности.

Но что-то мешало следователю поставить последнюю точку в этом, таком несложном с юридической точки зрения деле. Что-то не давало ей покоя, требовало проникнуть в суть, разобраться, понять… И тогда она позвонила своему знакомому психиатру, Юрию Николаевичу, попросив навестить Свету в тюремном изоляторе (девушка находилась в глубоком шоке).

Нет, следователь не заподозрила Свету в шизофрении или ином психическом недуге – впрочем, экспертизу на вменяемость Светлане пройти еще предстояло. Просто Юрий Николаевич был не из тех врачей, кто предпочитает исцелять своих пациентов уколами и пилюлями. "Работать" для этого человека означает вести многочасовые беседы с подопечными, потихоньку, "по грамму" вызывая их на откровенность, располагая к себе и воздействуя на их психику силой своего влияния, убеждений, а может, и гипноза, – черт его знает, следователь в этих тонкостях не разбиралась.

Она знала одно: десятки пытавшихся покончить с собой женщин, попав "врукиЮрия Николаевича, не проходили в клинике общепринятого лечения. И выписывались без удручающего диагноза, способного поставить клеймо на всей оставшейся жизни. Более того, они уходили из больницы какими-то просветленными, по-новому смотрящими на жизнь и никогда больше – в нарушение статистики, свидетельствующей о том, что суицид обязательно повторится, – не возвращались к желанию смерти.

На первый приход врача Светлана не среагировала никак. Понуро сидела на больничной койке, глядя в одну точку остекленевшими глазами, и отвечала односложно:

"Да", "Нет". Она не спрашивала, жив ли Илья, не спрашивала, что будет с нею, не спрашивала о своих родителях, обрывавших телефон следователя и умолявших о свидании с нею. Было похоже на то, что жизнь для нее кончилась где то за чертой, разделившей прежнее, неведомое посторонним время и ту ночь, когда она набрала телефонный номер милиции.

Однажды, зайдя к Свете в изолятор, Юрий Николаевич невзначай поинтересовался: "Скажи, а ты Достоевского любишь?", и впервые увидел проблеск интереса в ее глазах. Они проговорили долго – и только о Достоевском. В следующий раз врач попросил девушку рассказать ему о ее детстве и уже не наткнулся на стену ледяного молчания. В третий раз Светлана сама заговорила о том, что же произошло с нею и с Ильёй.

…Светлана училась в медицинском институте. Стипендии на то, чтобы жить так, как ей хотелось, категорически не хватало и она подрабатывала сиделкой. Родственники больных в первую встречу всегда реагировали на нее с опаской: уж слишком не похожа была Света внешне на ту, кто может выносить "утки", переворачивать и мыть тяжелых лежачих пациентов, в общем, проделывать все то, ради чего, собственно, люди и готовы платить огромные деньги. Миндалевидные, искусно подведенные глаза, коротенький облегающий белый халатик и дразнящие, завораживающие глаз ноги… Но уже после первых суток, которые Света проводила у постели больного, отношение родственников к ней менялось кардинально: Светлана была на редкость умелой, мягкой и выносливой сиделкой. К тому же почти с законченным "верхним медицинским".

В ту зиму Света дежурила в больнице около юноши, попавшего в тяжелейшую автокатастрофу. Днем около него толклась родня, а ночами приходили они – Света или ее "сменщица" Таня. Мальчик был в коме, обслуживать его было очень тяжело. Света знала, что Татьяна всегда в ночь своего дежурства часа три-четыре спала – на надувном матраце, который днем "жил" под больничной койкой. Но сама Света позволить себе такой халтуры не могла – она запасалась термосом с кофе, бутербродами и бдела.

Илья работал в этом отделении хирургом. Он не был лечащим врачом Светиного подопечного, и "по роду службы" они никак не сталкивались. Но почему-то все чаще и чаще он замедлял шаг, проходя по коридору мимо их палаты, однажды ночью попросту зашел к ней и спросил, не нужна ли какая помощь.

Света была не маленькой девочкой и прекрасно понимала, к чему клонит Илья. Что неспроста они оказывались вместе в курилке, неспроста на нее стали с ехидной улыбочкой посматривать больничные медсестры, и, наконец, Таня, с которой они однажды столкнулись на выходе из больницы, бросила ей: "Говорят, этот красавчик Илья Сергеевич дополнительные ночные дежурства берет из-за тебя? Что, подруга, роман?!"

Илья Сергеевич действительно был красив – черные с проседью волосы, тоскующие стальные глаза, сильный торс – в общем, весь "джентльменский набор" стареющего ловеласа, но романа у них не было. И быть, судя по всему, не могло. Света инстинктивно избегала подобного сорта мужчин, обжегшись однажды еще в семнадцать лет и твердо зная: ничего, кроме мук, такие любители и любимцы женщин подарить не в состоянии. Все в общем-то получилось случайно – Светлану позвали в гости, куда должен был прийти ее бывший знакомый со своей новой пассией, Светлане было не срукиявляться туда одной, а Илья увязался провожать ее до метро. Вот она и предложила ему сопровождать ее.

Дальше все было тоже случайно. Компания подобралась бурная, подвыпив, гости занялись какими-то "разборками", и к часу ночи неожиданно выяснилось, что Света с Ильёй – одни в чужой квартире. Хозяйка, не оставив Свете ключей, чтоб запереть дверь, уехала к другу, а остальные гости разошлись… Короче, сторонников строгих нравов прошу меня извинить.

Вот эта-то ночь и перевернула все в жизни Светланы. Перевернула настолько, что утром, проснувшись, она долго не могла понять: была эта ночь в действительности или причудилась, приснилась?.. Но, приподнявшись на локте, на нее смотрел Илья. Насмешливый. Вполне реальный. И она поняла: было. Не приснилось.

Вихрь, унесший Свету в бездну наслаждения, был несравним ни с чем, что прежде довелось ей испытывать. Она знала мужчин, знала их, как ей казалось, неплохо, и прежде пребывала в полной уверенности, что ничего принципиально нового, увы, познать ей уже не суждено. Теперь Светлана понимала, что не знала ничего…

С того момента, как Илья обнял ее за плечи, она абсолютно потеряла власть над происходящим – все закружилось, унеслось куда-то, оставив лишь легкий запах его одеколона, громкое тиканье часов (лишь потом она сообразила – это стучало ее сердце) и власть его чудных, опытных, мягких и властных рук… Сколько времени длилась для них эта ночь – Света не знала. Она вообще наутро сомневалась в том, как ее зовут. Она родилась заново – и когда приблизилась к зеркалу в ванной, на нее из-за стеклянной глади смотрела совсем другая женщина. Эта женщина почему-то была не просто чертовски красивой и свежей – глаза ее блестели самым настоящим счастьем.

Да простят меня читатели – я не смакую подробности. Просто без рассказа о той ночи не обойтись. Ибо все, что происходило дальше, существовало уже в сфере магнетизма их близости. Поле, возникшее между ними сразу и окончательно, предопределило ход их жизней. Только оно. И именно оно. Верю – испытавший подобное поймет.

Они начали встречаться. Со стороны, отношения Ильи со Светланой ничем не отличались от весьма заурядного романа – он звонил, она приезжала к нему, в его восьмиметровую комнатушку коммунальной квартиры. Все – как у всех. За исключением, может быть, того, что они никогда и никуда не ходили вместе – ни к друзьям, ни в театр, ни в рестораны, ни даже в придворное кино. Не потому, что возможности не было – Илья холост, Света свободна, и время на культурные вылазки нашлось бы. У них не было такой потребности – вот в чем дело. Они могли существовать только в особом мире, в который Свету ввел за руку Илья, и вне этого мира их встречи теряли смысл.

Нет, отнюдь не все часы свиданий они проводили в постели. Но с самого порога, когда она с бешено колотящимся сердцем звонила в дверь и слушала за нею знакомые уже до боли мягкие шаги, и до той минуты, когда Илья выходил провожать ее, – весь этот мир был пронизан чувственностью, страстью.

Они пили кофе, который Илья варил в маленькой армянской турке, они слушали музыку на его крохотном старом проигрывателе, он перебирал струны гитары и пел для нее какие-то нехитрые песни, они играли в карты, сидя по-турецки на тахте, занимающей почти всю его комнату, они даже иногда читали рядом – он свою книгу, она свою – и все это было наполнено безумным желанием друг друга.

Постоянным, непреходящим, которое порой буквально парализовало Свету. И все те минуты, когда они не принадлежали друг другу, были лишь прелюдией, мазохистским оттягиванием момента, когда уже ничто не могло сдержать этот шквал, и их швыряло в объятия друг друга. И каждый раз ихлюбовьбыла любовью как перед концом света или перед гибелью в шторм корабля. "Никогда не оставляй ничего на потом, – учил ее Илья. – Каждый раз должен быть последним…"

Света любила в нем все. Интонации голоса, походку, запах, привычки, недостатки. Любила так, что одна мысль о возможном расставании приводила ее в обморочное состояние. Никто не знал об их встречах – Света была убеждена: попытайся она кому-то объяснить, что именно ее связывает с этим взрослым, на двадцать лет старше ее, человеком, – никто не поймет. В лучшем случае обзовут ее мартовской кошкой, а его – старым развратником. Но это неправда – не было ни пошлости, ни примитивизма в их связи. Все, что происходило между ними, было необычайно одухотворенно, исполнение высшего смысла, понятного только им двоим.

Светлана никогда не задавалась вопросом о других женщинах Ильи. Знала, что было их немало. Знала, что некоторые медсестры в больнице ненавидят Илью за то, что когда-то он не откликнулся на их женский призыв. Видела, что тянет к нему слабый пол с неимоверной силой – видно, только у нее и не сработало сразу это древнее "чутье позвоночником", а другие за три километра ощущают исходящую от него мужскую силу, уверенность в себе, словом – полноценность. Света знала, что Илья никогда не был женат – видела паспорт, который всегда валялся у него на холодильнике. И главное – беспрекословно верила в то, что пока она, Светлана, с ним, ни о какой другой женщине не может быть и речи? "Потому что мы с тобой – это редкость, так бывает раз в столетие…" – шептал ей иногда Илья.

Света не сомневалась: так и вправду бывает раз в столетие. Не потому, что столетие прожила. Она была счастлива, и ей было все равно – есть ли на свете более счастливый землянин – еесчастьебыло несравнимо ни с чьим.

А о том, что же будет дальше, она старалась не думать. Замуж – не замуж, какая разница? Все будет так, как захочет он. Лишь бы не исчез, не канул в никуда, и пока раздается в квартире его телефонный звонок, она жива и готова горы свернуть…

Мама, с недоброй тревогой вглядываясь влицокак-то резко повзрослевшей дочери, вздыхала: "Смотри, Светка, не доведет тебя до добра твой "пенсионер"! Уж хоть бы стыд какой поимела – о замужестве, о детях думать пора, а ты, как с… дворовая, по ночам к нему бегаешь!"

А Света, вглядываясь в сидящих напротив в вагоне метро мужчин, думала: "Как странно: вот куда-то едут совершенно незнакомые мне люди. У каждого из них – своя жизнь, свой внутренний мир, свои недостатки и достоинства, и, быть может, один из них и предопределен мне судьбой, назначен в жизни для того, чтобы стать моим мужем, отцом моих детей… А у меня нет потребности знакомиться с ними, привыкать к кому то, выслушивать чужие монологи, проникаться чужими проблемами… Есть только Илья. И ничто иное не имеет ни малейшего смысла. Может быть,любовь- и есть желание остановиться в поисках счастья на одном конкретном человеке?.."

Шло время. Год. Два. Илья познакомил Светлану со своей семьей – мамой и братьями. Но это означало только то, что теперь они были знакомы. И – ничего больше. Свободу Илья по-прежнему ценил больше всего на свете, а если и мечтал на досуге о том, как они со Светой расставили бы мебель в своем доме и как назвали бы сына, а как дочку, – так только давая поблажку собственному минутному настроению.

Вопреки утверждению всех сексологов и сексопатологов, охлаждение и притупление эмоций не наступало. Когда они оставались вдвоем – все было по-прежнему. И по-прежнему он был способен вызвать ее междугородным звонком в другой город, и она прилетала к нему, бросив все свои дела, чтобы провести с ним всего несколько часов; и по-прежнему, даже в дни серьезных ссор, она могла набрать его номер и сказать: "Я хочу к тебе" – и он находил ее, где бы она ни находилась.

…"Наверное, так могло продолжаться десятилетиями", – отвернувшись от Юрия Николаевича, закончила свой рассказ Светлана. Ей оставалось лишь объяснить самое страшное – последнюю ночь. И она – видно, понимая, что никогда уже больше не сможет и не станет исповедоваться так полно,- пошла до конца.

• В последнюю ночь Илью вызвали на срочную операцию, и, оставив меня в своей комнате, он уехал в больницу. Я сдуру решила сделать ему сюрприз – навести в комнате идеальный порядок, все перемыть, перечистить… Нет, я не собиралась обшаривать его вещи, что-то искать – ведь мне казалось, что я все о нем знаю… Я и мысли не допускала, что могу наткнуться на нечто, что видеть мне было нельзя.

Но наткнулась. Сначала – на бигуди… Потом – на пачку женских писем, датированных двумя последними годами, и даже – письмо недельной давности.

Наверное, если бы Света нашла не бигуди, а что-то иное – быть может, женскую заколку, косметику или даже деталь туалета, – это не произвело бы на нее столь бурного эффекта. В конце концов, как ни гнала она от себя эту мысль, но допуск на то, что за годы их отношений Илья мог где-то случайно переспать с другой, она оставляла. Но бигуди… Свидетельство того, что отношения Ильи с незнакомкой были столь близкими и давними?.. Значит, эта женщина существовала параллельно с нею, со Светой?.. И значит, Илья той, другой, говорил так же, как ей: "Все должно быть, как в последний раз"?..

Полчаса, которые разделяли Светину находку и возвращение Ильи, прошли как одна секунда. Девушка уже знала, что сделает. Нет, она не собиралась прощаться с жизнью – она уничтожит его, того, кто отнял у нее самую святую веру в жизни – веру в исключение, в идеал, в нереальность. Больше он никогда и никому не будет принадлежать – этот мужчина, заставивший ее родиться на свет заново. Больше он никогда и никого не будет обнимать за плечи и шептать свои дурацкие слова…

Она ударила его ножом сразу – как только он вошел. Без объяснений, выяснений и сцен. Метилась в сердце, но Илья как-то случайно повернулся, и удар пришелся ему в спину. Падая, он встретился с ней глазами – наверное, большего изумления ей не доводилось видеть никогда. Голова Ильи стукнулась об пол, рука, державшая какие-то бланки для справок, разжалась… Света вышла на улицу и из автомата позвонила в милицию.

…На последнем допросе следователь спросила у Светланы: "Ты жалеешь о том, что сделала?" "Я не понимаю, о чем вы меня спрашиваете, – ответила та.- Я ничего не чувствую. Ничего".

Признаюсь: больше всего я боялась, что мне не удастся найти координаты девушки, которая отсидела пять лет за покушение на убийство любимого человека. Но я их раздобыла…

Как странно, думала я, разыскивая Светин дом, мы привыкли думать о законниках как о сухих и чаще всего циничных людях, напичканных казенными формулировками и номерами статей уголовного кодекса. А ведь эта женщина-следователь, похоже, многие годы решала для себя вопрос, который юридически был однозначным: кто в этойисториибыл истинным преступником?..

Да, еще в средневековье люди философствовали – может ли страсть быть оправданием преступления? Но со времен даже шекспировских трагедий минуло четыре века. А мы, земные люди, сотканные из сотен грехов и пороков, все так же не знаем окончательного ответа и ищем, ищем – нет, не оправдания, но объяснения.

Человеческая жизнь священна, и поднявший руку на нее – преступник. Это аксиома. Желание же понять – почему? – долг любого законника. Долг, который так нечасто ими выполняется…

…В тамбуре перед Светиной дверью я увидела детскую коляску. В прихожей – развешанные ползунки и кофточки. Передо мной стояла совсем не та роковая красавица, которую родственники больных умудрялись перепутать с фотомоделью или манекенщицей, – худая до изможденности немолодая женщина в джинсах и застиранном пуловере.

• Проходите,- обезличенным голосом пригласила она, и пока мы шли на кухню, сказала, что муж на работе, дочь спит, и у нас есть час на разговор.

Разговор не получился. Может быть, потому, что я слишком много знала о ней – той, прежней, и никак не могла совместить героиню рассказа следователя вот с этой грубоватой (зона не проходит бесследно?), анемичной женщиной. "Муж хороший, – помешивая кашу и не глядя на меня, рассказывала она,- не каждый решился бы жениться на женщине с тюремным, да еще таким прошлым. Зарплату отдает, дочь обожает, по дому помогает". Я все не решалась задать ей вопрос, ради которого и пришла, но она, видно, угадала его за моим молчанием:

• Илья уехал из города задолго до того, как я освободилась. Нет, найти его я не пыталась Я стараюсь не вспоминать о нем, но иногда, к сожалению, он мне снится, и тогда я просыпаюсь вся разбитая и больная Но в общем все прошло.

Уже прощаясь, я заметила, что на календаре, висящем в коридоре, один день из каждых двух недель отмечен кружочком.

По-прежнему подрабатываешь сиделкой? – мимоходом предположила я.

Нет, это я отмечаю день, когда спала с мужем. Чтобы раньше договоренного он меня не трогал. Для меня это каторге подобно…

Текст: Ксения Обуховская